Главная русская книга. О «Войне и мире» Л. Н. Толстого - Вячеслав Николаевич Курицын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
б)
Барьера между собой и женой князь Андрей разрушить не просто не может, а даже и не хочет. Жену можно просто отправить спать. Лиза еще будет жить несколько месяцев, но муж уже вычеркнул ее из своего мира.
С Пьером он разговаривает нежно, изливает перед ним душу, что весьма редкая практика для такого типа героя, но при этом все же ухитряется смотреть и на друга слегка свысока.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, все-таки выражалось сознание своего превосходства.
Но ничего из позиции превосходства он сделать не может. Жене помочь и не пытается, а Пьеру пусть и хочет насоветовать правильного и полезного, но тщетно. К Анатолю Пьер двинет через короткую паузу, женится тоже довольно скоро; и здесь Болконский ничего не наладил.
1–1-VI — глава не то что соперничества князя Андрея и Пьера, а их, что ли, взвешивания на еще не окончательно настроенных весах. Тень соперничества, возможного в предъявленных декорациях… вот трое: муж, жена и друг семьи — в кабинете, тут мог прочертиться любовный треугольник, но нет: лишь легчайший намек на интригу… Читатель, уже науськанный на потайные рифмы, вспоминает, что тень схожего намека мелькнула в 1–1-III, когда Пьер и Андрей вместе смотрели на Элен, а если он читает «Войну и мир» не впервые, то может подумать и о грядущих рифмах: женской вершиной треугольника с Андреем и Пьером будет Наташа Ростова, а в треугольнике с другом семьи Пьер тоже поучаствует.
В третьей сцене главы Андрея уже нет. Первая сцена — герои втроем, вторая — вдвоем; в третьей логично, чтобы из них остался кто-то один. Андрей мог, например, еще раз увидеться с женой, оказаться наконец с ней наедине, ведь еще не было у них сцены наедине (в черновике была — Болконские разговаривали в карете по дороге домой) — да кстати и не будет: попрощается с Лизой перед военным походом Андрей в присутствии сестры, а последний контакт во время смертельных родов состоится — или, скорее, не состоится — при акушерке.
Нет, мы следуем за Пьером. Это Пьер сначала втроем с друзьями, потом вдвоем с другом, а потом один среди новых людей. В «Русском вестнике», выйдя от Андрея и не добравшись еще до Анатоля, Пьер довольно длинно рассуждает о Болконском, но из окончательного текста эти рассуждения вываливаются. Зато остается мысль, что прежде слова, данного Андрею, он дал слово Анатолю. Всего-то Анатолю. Андрей уменьшается, гаснет. Пьер — наоборот.
Шестая глава завершает процесс масштабирования Пьера. Он лежит с книгой в самый первый момент: когда заходит Лиза, Пьер спускает ноги с дивана. Потом сидит за обеденным столом, а через паузу заходит к Анатолю, где акцентируются его высокий рост и физическая мощь. В «Русском вестнике» это делалось в начале нынешней 1–1-V; там и сейчас осталось «выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками», но стояло еще выразительнее: «с огромными руками, которые, казалось, были сотворены для того, чтобы ворочать пудовиками».
Автор «пудовики» вымарал, перенес акцент в 1–1-VI. Здесь именно Пьер выламывает раму, другие не справились (и за этим его богатырством совершенно незаметен намек, что Пьер уже освобождает территорию для Долохова, пока подоконник). Последняя фраза петербургской части:
И он ухватил медведя и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.
В «Русском вестнике», когда Пьер появился на вечеринке, ему кричали: «Pierre le grand! Pierre le gross!» Эти слова исчезли, но появились действия — силовые упражнения с окном (в журнале его выдавливал Анатоль) и медведем.
в)
Два распорядителя ритуала в пустом пространстве почти бездвижны, с легким покачиванием в конце (1–1-I) — пространство наполняется людьми и однообразным движением, ритуал, бессодержательная болтовня (1–1-II) — изменение характера движения и болтовни, неторопливые завязки конфликтов (1–1-III) — взрыв, вычленение двух главных героев (1–1-IV) — начало тяжелого, через систему шлюзов выхода героев на простор (1–1-V) — один собирается на войну, другой попадает на карнавал, вышибает окно и кружится в танце с медведем (1–1-VI).
Параллельно с нарастанием простора и усложнением движения книга наполняется предметами, новыми типами персонажей, новыми эффектами, появляются запах, свет…
Гораздо позже, в историософских частях романа, Толстой использует метафору конуса — но вот уже главы, устроенные как конус. Точка в основе — и последовательное расширение в многомерном пространстве.
Советский фильм «Война и мир» начинается с крохотной зеленой точки. Она самозарождается в центре черного экрана, летит на нас, вращается, пульсирует, увеличивается до круга, который оказывается донышком чашки Петри, там шевелятся микробы, переходят в водоросли, те, перебравшись на сушу, становятся травой, деревьями, лесами — и вот мы уже видим огромный простор, реку, небо и облака: за минуту на наших глазах возник мир. Создатели фильма воспроизвели динамику первых глав книги.
Однако у Толстого эта великолепная наступательная динамика содержит в себе и другие типы движения, возвратного или перпендикулярного. Текст идет с препятствиями, с большим количеством обратных ходов.
Качели — об этом мы уже подробно поговорили — в основе схемы дуэтов кн. Василия с м-ль Шерер и кн. Друбецкой.
Пьер несколько раз пытается затеять разговор — с тетушкой, с Анной Павловной, с аббатом, — Анна Павловна пресекает его попытки. Но когда все-таки вступает — тут уже Анна Павловна дважды пробует перевести его «к другому столу», и теперь не получается у нее. Это остроумно обыграно в английском сериале: в ответ на призыв Шерер передвинуться Пьер сует хозяйке вечера свой бокал, как слуге, и она — следуя ритму эпизода — вынуждена взять бокал и отпрянуть.
Незадачливая барыня в анекдоте Ипполита приобрела лакея — и потеряла лакея. Пьер не поехал к Анатолю — но тут же поехал к Анатолю.
Пьера заставляют пить «штрафную» у Анатоля, он пьет не слишком много, Анатоль настаивает продолжать, Пьер отказывается. Сначала лакеи выламывают раму — не могут, потом Анатоль — тоже не вышло, приходится звать Пьера. Молодой офицерик залез на подоконник, глянул на камень тротуара, охнул — Долохов его прогоняет. Один из присутствующих, постарше других, пробует остановить Долохова, схватить его за рубашку — его отгоняют.
Ипполит, признаваясь в недостаточной приязни к привидениям, использует не слово fantômes, а его синоним revenants (то есть «возвращающиеся»).
Андрей говорит Пьеру «ты», а тот Андрею «вы» — ну, здесь как бы полтакта, движение не закончено.
Князь Василий называет своих
